Что почитать.

Как хорошо, что Пушкин писал во времена, когда интернета не было. Представляю, какое говнобурление вызывал бы каждый его стих.

Заходит такой Александр Сергеевич в фейсбук, выкладвает стихотворение "Зимнее утро", и понеслось:
Баратынский:
Саня, завязывай ты это "вечор ты помнишь, вьюга злилась", давай про сиськи!
Князь ББ:
Опять Бонифаций свой высер запостил. Заебали стихи.
Анна Керн:
Сашенька, вы гениальны. Но вот это "под голубыми небесами..." Вы серьезно? Голубыми? Жаль, вы мне так нравились...
Князь ББ:
Да среди этих поэтов и так все под голубыми небесами...Тьфу, блядь.
Княгиня Ольга:
Вы, Александр, неплохой поэт, но не Державин, корону-то снимите с головы...
Николай I:
Я пока не разобрался в чем подвох, но сдается мне, что этот на первый взгляд безобидный стишок попахивает вольнодумством. Что значит речка подо льдом блестит? Не намек ли это на то, что блестящие умы России закованы льдом самодержавия?
Инкогнито:
Кстати, не еврей ли он часом?
Чаадаев:
Он таджик! Понаехали тут...
Инкогнито:
Чо, серьезно?
Чаадаев:
Да шучу я, шучу. Саня, не обижайся, поехали сегодня к Пущину бухать!
Наташа Гончарова:
Интересно мне, что за друг прелестный дремлет там рядом с тобой? Это так ты в Болдино по делам поехал?!
А ещё меня упрекал в том, что я мучу с этим лягушатником!
Дантес:
Чо, прямо так и сказал? Лягушатник?!
Наташа Гончарова:
Oui, mon cher...
Дантес:
Oh, merde! Слышь, ты, рожа с бакенбардами, а слабо мне в лицо это сказать? В интернете все смелые!
Пушкин:
Как же вы все меня заебали!!!
Цукерберг:
Александр Сергеевич, вы забанены за нарушение внутренней политики нашей социальной сети.
Пиздец. И не было бы никакого Онегина.

Александр Гутин

Браво А. Гутину!!! Красиво описАл эту помойку - интернет.Натурально.

ДРУГ

Дверь квартиры № 14 оказалась, как он и предполагал, «навороченной». Евроотделка, суперзамки, звукоизоляция... Сразу видно, к кому пришел.
Впрочем, в ряду других дверей она выглядела еще невзрачно. Даже бедно. Элитный дом, одним словом.
Николаев подошел к двери и подозрительно посмотрел на торчавший из двери глазок видеодомофона. Маленький блестящий объективчик смотрел на него не менее внимательно и подозрительно, только не моргая.
Поединок взглядов продлился пару секунд.
«Устроились тут…» — с неприязнью к неопределенному кругу лиц подумал Николаев, и ткнул пальцем в звонок.
Кнопка звонка плавно утопилась, и также плавно вернулась в первоначальное положение, не иначе как была снабжена газовыми амортизаторами.
Где–то в недрах квартиры что–то мелодично откликнулось. Ожидая, когда откроется дверь, Николаев заложил руки за спину и уставился в подъездный потолок, так как смотреть на свои старые, сильно ношенные ботинки, не любил.
Невнятно щелкнул динамик домофона.
— Кто там? — спросил странный голос, чем–то похожий на попугайский.
— Здравствуйте, я к Павлу Геннадьевичу.
— Кто Вы?
— Моя фамилия Николаев.
— Павла Геннадьевича нет.
Николаев сразу расстроился. Павел Геннадьевич был ему нужен, что называется, позарез.
Сюда и так добираться — не ближний свет. И в пустую!
— Извините, а когда он будет?
— Зачем Вам это знать?
— Понимаете, он мне очень нужен…
— Нужен?
— Да, нужен, — Николаев не стал раздражаться на любопытство домочадцев, и пояснил, — я у него работал, по договору. Давно еще. Мне сейчас пенсионный стаж надо подтвердить, а печать той организации у него осталась. Мне только справку подписать и печать поставить. Он сам сказал сегодня приехать.
— Он нужен Вам только для этого?
— В общем–то, да…
— Нет его. Не повезло Вам. Наверное, это для Вас серьезный вопрос. Вы выглядите расстроенным.
Николаев посмотрел в объектив. Ах, да, конечно. Его сейчас внимательно изучают, а он даже не знает кто.
Впрочем, это не важно.
— Так, он скоро будет?
— Не знаю, могу ли я Вам это сказать…–в голосе из динамика послышалась неуверенность.
Впрочем, пару секунд спустя голос твердо продолжил:
— Его сегодня не будет. Вам не нужно его сегодня ждать.
— Понятно, — Николаев бросил взгляд вниз по лестнице, — а завтра? Завтра он в какое время будет?
— Его долго не будет.
«Обещалкин, — в сердцах подумал Николаев, — сам же говорил: приходи, сделаю!»
— Понятно, — растроенно покачав головой сказал Николаев, — в таком случае, Вы не могли бы ему передать, что...
— Я ничего ему передать не смогу, –остановил его голос, и добавил — Извините.
— Просто напомните ему обо мне. Я — Николаев. Он вспомнит, я ему недавно звонил. И он сказал, что сделает. Вы просто напомните ему, чтоб он сделал справку, а я позже приеду и заберу.
–У кого?
–У Вас…–растерялся Николаев, — он Вам оставит справку, и я заеду за ней.
Динамик щелкнул.
«Окончили разговор»–подумал Николаев, но не огорчился. С ним и так достаточно долго разговаривали. А могли бы просто буркнуть «нет его!» и отключить связь. Не в гостях же, в конце–концов, он здесь. Так что, по нынешним меркам, с ним вполне вежливо обошлись.
Он повернулся к ступенькам.
Динамик снова щелкнул.
— Николаев? — позвал его динамик.
— Да, — Николаев обернулся к глазку.
— Не обижайтесь, Николаев. Просто я не могу выполнить Вашу просьбу. Хотя и хотел бы Вам помочь.
–Да, ничего, — Николаев улыбнулся, — управлюсь как–нибудь. Спасибо, не беспокойтесь…
–Что у Вас с лицом?!
Николаев вздрогнул и заморгал.
— А что?
— Вы не почувствовали сейчас что–то особое?
— Да, нет. А что?
— Мне виделось, что на Вашем лице застыла боль и страдание.
«Однако, странный там …»
— Вам показалось. Я только улыбнулся.
— Улыбнулись? Это была улыбка?
— Ну, да. Вот. Ну, до свида…
— Мне?! Улыбка мне?!
— Ну, не то чтоб... Просто. А что? — в третий раз повторил Николаев свой вопрос.
— Это замечательно! Мы с Вами общаемся. Вы улыбаетесь. Хотите, расскажу анекдот? Самый новый. Пять минут назад его поместили на полицейский сервер в Боливии.
Николаев снова подозрительно посмотрел на глазок.
«А что? Анекдот — так анекдот…»
— Ну, давайте…
— Пабло Хосе Бенито был осужден на шесть лет за изготовление наркотиков. Решением Верховного суда Боливии приговор был отменен, так как выяснилось, что Пабло лишь хранил наркотики с целью перепродажи, но сам их не изготавливал. Но за хранение наркотиков он получил те же шесть лет. Правда, смешно? Такие нелепые ситуации...
Николаев кисло хмыкнул.
— Смешно? — менее уверенно переспросил попугайский голос из динамика.
Николаев снова бросил взгляд вдоль лестницы, и вдруг резко, почти бдительно, спросил:
–А, Вы, вообще, кто там?
В динамике несколько секунд было молчание. Пару раз зажегся и погас красный светодиод на передней панели видеодомофона.
–Ну… В общем, я перед Вами. Ну, то есть, это я и есть. Тот, с кем Вы говорите.
–Не совсем понял. Вы родственник Павла Геннадьевича?
–Нет. Не родственник. Я квартиру охраняю.
–А–а… — протянул Николаев.
–А вот и не «а», — совсем не грубо ответил голос, — Я не охранник. Прибор на стене перед Вами видите? Видеодомофон? Это и есть я. То есть, моя внешняя часть. А сам я внутри квартиры, на стене у двери вишу. Новая модель с интеллектуальным алгоритмом и выходом в Интернет.
«Очень смешно»–подумал Николаев и произнес в микрофон:
— А у Вас ничего, с юмором. Ну, ладно, бывайте. Про просьбу мою, пожалуйста, не забудьте.
Он повернулся спиной к двери и взялся за поручень.
Однако спуститься он не успел: голос из динамика монотонно забубнил:
–Николаев Федор Александрович, 1943 года рождения, родился в г. Уфе, ИНН 027723564, паспорт римская 16 СЛ, номер 345645, выдан 24 сентября 1969 г. тридцатым отделением милиции г. Ленинграда, прописан в городе Уфе, ул. Кольцевая, дом двести тридцать, квартира сорок два, квартирного телефона нет, не судим, образование 8 классов, служба в вооруженных силах СССР — 1963–1966, в/ч 42678 водитель топливозаправщика, награжден орденом «За мужество», две дочери 1968 и 1970 г. рождения, с 1982 г. –вдовец, в 1986 году лечились от алкоголизма, в 1988 г. старшая дочь уехала на ПМЖ в Австрию, допусков к государственной тайне нет, всего мест работы — четыре, последнее место работы — общество с ограниченной ответственностью «Башсад», сторож.
Николаев ошалело всмотрелся в глазок, и почувствовал выступающий на лбу холодный пот. Быстро вернулся обратно.
–Слушайте, откуда Вы все это знаете?
–Из сети. Ну, из Интернета. Я ж подключенный. Лазю вот.
–На фига подключенный–то?
–Ну, как... Вот, хозяин сейчас в Испании отдыхает. Хочет узнать: как у него в квартире, все ли в порядке? Включает компьютер, входит в Интернет, находит нужный портал, набирает пароль, и мои видеокамеры транслируют ему прямо на монитор все, что снаружи двери, и внутри квартиры. Очень удобно.
Николаев рассмеялся.
–Павел Геннадьевич, ну Вы меня разыграли! Ха–ха! Только честно, Вы сейчас в квартире, или впрямь, по этому Интернету со мной из Испании разговариваете?
–Это не Павел Геннадьевич. Николаев, почему Вы мне не верите?
–Но это же невозможно!
Голос продолжил:
— Еще как возможно. У нас тут все наши к сети подключены: и холодильники, и телевизоры, и часы, и кормушка для попугая. Только они глупые все, примитивные, им ничего не интересно. А я вот самообразованием занимаюсь, читаю много. В чатах несколько раз лично участвовал. Сайты проглядываю. Кстати, там еще много чего можно о Вас найти. Справку о Ваших доходах, места работы, пенсионное дело, архивные данные о родителях. И все такое. Ой! Вот: а Вы знаете, что Ваш сосед Семенов был осведомителем милиции и сообщил о Вас участковому Хамитову, что Вы вынесли из литейного цеха самодельный самогонный аппарат из нержавеющей стали? Знали? Ах, не знали… Отказной материал № 26745 от 24.05.1985 г., в возбуждении уголовного дела отказано в связи с передачей материала в товарищеский суд по месту работы. А вы Семенова в объяснительной выгораживали! Гад он после этого. Если хотите, найду его адрес, морду набъете.
Николаев сразу понял, о чем речь. Да, здорово его тогда напугал ночной визит участкового с дружинниками…
–Не надо. Я и так знаю, где он.
«Эх, Семенов! И сам же со мной пил! Не лежал б ты сейчас в Тимашево, точно, по морде дал бы…»
Голос продолжал:
–В Интернете есть все. Хотите скажу, чем сейчас занимается Ваша дочь в Австрии? Она домохозяйка. Ее муж–совладелец мебельной фабрики. Прибыль их предприятия за отчетный год составила сто двадцать три тысячи евро после вычета всех налогов. И у нее просрочен талон техосмотра! Как раз сейчас она проезжает мимо полицейского патруля по Рихтерштрассе возле банка. Если ее остановят… Вот сейчас… Вот… Не волнуйтесь, они ее не остановили. Все, уехала. Извините, что заставил беспокоиться. Если бы здесь был монитор, я бы Вам показал ее из камеры наблюдения «Шиненфарцойгебанка». У Вашего внука Вилли дела в школе неважно. Особенно с историей. Зато он увлекается техникой и ходит на подготовительные курсы в частный колледж. Охранно–пожарная сигнализация в их доме в порядке. Хотя, температурный датчик в гараже, возможно, ненадежен. Что–нибудь еще интересно? Спрашивайте, я попробую узнать…
Николаев машинально достал из кармана сигарету, и, оглянувшись, хрипло спросил:
–Курить можно?
–Конечно, — ответили из динамика.
Николаев отошел к окну, и затянулся.
За стеклом текла размеренная жизнь провинциального города, но сейчас он видел перед глазами лишь лица дочерей. Старшую, Юльку, он не видел со дня ее отъезда, уже второй десяток лет. Младшая осталась после учебы в Москве, там у нее тоже семья, дети. Не заграница, конечно, но тоже, расстояние. Ее семью он видел последний раз три года назад. А сам жил один.
Табачный дым медленно рассеивался в воздухе. Минуты три в подъезде было тихо.
–Николаев? — негромко позвал динамик.
–Что? — не оборачиваясь спросил он.
— Приходи как–нибудь поговорить, а? Уже полгода, как установили меня, а я все один да один. Уже невмоготу! Надоели архивы и базы данных. А со мной никто же не разговаривает! Приходят, конечно, разные люди. Но не ко мне, а к хозяину. А я для них — никто. Как ты думаешь, Николаев, я — кто–то, или никто?
–Ты? — переспросил человек, и подошел ближе, — не знаю. Я про себя–то ничего не знаю. Вот, тоже, живу один. Дети уехали и забыли. Семьи нет, друзей нет. Кому я нужен? Никому. А мне кто нужен? Никто. Стало быть, кто я? Тоже …
В сердцах он чуть было не ответил сам себе «никто», но промолчал. Может, ему все же кто–то нужен?…
И тут динамик словно прорвало, он вдруг заверещал с радостными нотками:
— Знаешь, все не так плохо. Плохо — это когда одиноко. А если нас двое будет — это уже другое дело! Как я хотел бы иметь друга, как ты! Настоящего, живого друга! Ни у кого такого нет! В смысле, из наших. Хочешь, секрет открою? У меня мечта есть, наукой заниматься. Там, психологию изучать, соционику… Я тут пару сотен рефератов в сети посмотрел — фигня одна. А я б такой реферат написал, с картинками! Но мне общения не хватает, кисну я тут. Придешь ко мне, Николаев? Поговорим о том, о сем…
— А чего? И приду, — усмехнулся Николаев, и вдруг понял, что ответил честно и всерьез.
— Телевизор с собой маленький возьми, хоть черно–белый. Полупроводниковый. Ламповый не бери, с ним мороки много будет.
— Зачем телевизор–то?
— У меня тут есть схема одна, я по ней индуктировать на внешний пользователь могу. Даже из–за стены. На радиочастотах. Ты его к стене поближе поставишь, я ему индукционную наводку сделаю.
— Слышь, друг, а дочку сможешь показать? С внуком?
— Смогу! У них возле дома полицейский авторадар стоит с телекамерой. И с видеозаписью на сутки. Они каждый день утром и вечером всей семьей мимо проезжают. Да это еще что! Николаев, да я ж тебе с пенсией сам помогу, без хозяина. У меня же знакомый есть в пенсионном фонде!
— Знакомый?!
— Дружбан настоящий! Блок управления, противоподкопный. Я его сейчас к видеосигналу подключил, он век благодарить будет. И все, что попрошу, для меня сделает.
— А на хрена ему рожа моя? Чего в ней интересного?
— Понимаешь, он инвалид с детства. Вообще, без объектива родился, бедняжка. Живет под подвалом, сам ничего не видит, вот я его и развлекаю иногда. Мы же земляки, с одного цеха, и потом на одном таможенном складе вместе кантовались. Он, знаешь, какой толковый? Крысиные свадьбы под землей за сто метров определяет. Так вот, он с сервером в пенсионном фонде напрямую связан. Это как бы у него там рабочий кабинет есть по линии ОПС, прямо на самом сервере. Понимаешь, на самом сервере! Плюнь на справку, мы тебе такой трудовой стаж в файлах распишем — за пенсией с рюкзаком ходить будешь. К дочкам каждый год ездить сможешь, даже за границу. А потом я тебя с одной дамой познакомлю. Бухгалтерша. Ох, умна! Не пойму, как в налоговой инспекции ее отчеты принимают — там же одна туфта. Вот. Женим тебя, хи–хи...
Николаев широко заулыбался.
Голос динамика вдруг резко понизил громкость, стал более доверительным:
–… Слушай, Николаев, а, может, и меня к себе заберешь? Устал я тут один, понимаешь? Торчу на стене, как звонок театральный. Я для них — прибамбас. Хозяин только в глаза плюет, и орет пьяный: открой, мол, ****! За репродуктор меня держит. Гляди, чего со мной натворил: даже голос, как у своего дурака–попугая, мне установил! Совсем не уважает… А я же не такой! У меня процессор круче, чем у четвертого пентиума. Учиться могу, если книжки дашь. Наукой хочу заниматься. И ваще!… А ты, вот, тоже, один. А вместе нам — веселее! Заберешь меня, Саныч? — совсем уж трогательно попросил голос.
Николаев заговорщески огляделся вокруг, и тихо шепнул в микрофон:
–Заберу, друг. Я тебя здесь не оставлю.
Голос стал еще тише, Николаев вплотную прижал ухо к динамику:
— Я тебе скажу, как меня из этой чертовой халупы вытащить. Приходи в следующий месяц, четырнадцатого, к шести вечера. Раньше, до приезда шефа, никак нельзя. Понимаешь, я дежурство должен закончить, раз квартира пустая. Не хочу, чтоб потом за моей спиной шептались!
— Все верно, у тебя, как у часового, служба. Не имеешь права покинуть пост, раз назначен, — Николаев согласно кивнул головой.
— Ага. Должен отбарабанить от звонка до звонка. Да и кой–какие дела к побегу надо еще приготовить, с бухты–барахты такие вещи, сам знаешь, не делаются. Так что, только после четырнадцатого. Ты только отвертку захвати, и провод метра три, изолированный. Зайдешь в подъезд, вызовешь лифт, и набери на кнопках номер своего паспорта. Окей?
— Ага, –быстро ответил внимательно слушавший Николаев, — отвертку крестовую взять или плоскую?
— Бери обе, на всякий случай, — продолжал шептать динамик, — Как номер наберешь — я тебе через диспетчерский канал свой план расскажу, что дальше делать. И действуй по этому плану. А, ты, точно придешь?
–Приду! Как же не прийти–то? Конечно, приду! За другом — и не прийти?!

Когда из подъезда дома, не торопясь, вышел пожилой мужчина, вахтерша пристально посмотрела ему вслед, не понимая, откуда у человека может быть такое хорошее настроение. В таком–то доме!

В комнате +15, так что хочется вспоминать о времени, когда "на улице" было за +40... Тем более, вчера начал вспоминать пески. Так что, просто продолжаю.

ИЗ БУДНЕЙ ЕВРЕЙСКОЙ БРИГАДЫ.

Бригада, которую я возглавлял, называлась еврейской. Конечно, это было кулуарное название, но оно имело под собой солидное основание. Дело в том, что, придя работать в группу, я стал как-то быстро расти и, начав с низшей должности, за два года «дорос» до звания бригадного инженера, или попросту бригадира. Соответственно, перетаскивал на работу своих друзей. Друзья были разных национальностей, но автоматически, в устах «народных», становились евреями. Мастером в бригаде, например, работал мой друг - удивительная смесь чистокровной японки и не менее чистокровного русского. Так случилось, что через несколько лет он эмигрировал в… Израиль. Вот видите!
Средняя Азия, вернее ее Хорезмский регион, о ту пору была настоящим Клондайком. Книжные магазины ломились от дефицитнейших книг, а промтоварные от не менее дефицитных товаров. Не обижали нас и магазины продуктовые. В общем, в Азии было все! Не то, что в устаревшей Греции. Конечно, жарко, даже очень, конечно, пустыня – далеко не автобан, но высокая зарплата и наличие в свободной продаже любого дефицита искупало все. «Еврейская бригада» вызывала зависть и раздражение у коллег и главного московского начальства. К нам зачастили всяческие комиссии для проверки работы. Члены комиссий извлекали из этого двойную пользу: во-первых, появлялся шанс хоть как-то нас «достать», во- вторых, можно было вволю попользоваться всеми благами региона. Среди проверяющих встречались разные люди. У одних имелись остатки совести, у других избытки жадности. И с теми, и с теми еще как-то можно было иметь дело. Лишь один человек пользовался непререкаемым авторитетом сволочи. И вот его-то нам прислали для проверки. Надо сказать, что после его проверок всегда с кого-то снимали премии, кого-то увольняли, а уж выговор считался за счастье. Не стану называть имени. Он сейчас уже очень пожилой человек, имеющий внуков. А вдруг они случайно прочтут это повествование?
Итак, в «теплый» (+40 С) июльский воскресный день я, вместо того, чтоб отсыпаться под кондиционером, сел в УАЗик и покатил в Ташауз на вокзал для торжественной встречи начальства. Надо сказать, что до этого состоялось общее собрание бригады, где было сказано следующее: - Ребятки, возможно, ближайшие день-два будут самыми тяжкими в нашей жизни. Но давайте потерпим. Потом будет много-много легче!
И… началось.
Проверяющий вышел из поезда с видом глубокой государственной озабоченности. Для начала, он обругал внешний вид работяги-УАЗика, которому пришлось проехать более сорока километров не самой лучшей дороги, чтоб встретить его начальшество. Более того, он аккуратно вписал свои замечания в специальный блокнотик. Всю обратную дорогу проверяющий хмурился. Лицо его разгладилось только по приезде, когда он увидел роскошно сервированный стол, который украшали бутылки с ледяной водкой. А ее, родимую, он любил страстно и бескорыстно. Сели, налили… Через час проверяющий был никаким, а еще минут через пятнадцать отправился на отдых, строго предупредив, что завтра едем на трассу. Собственно, этого и ждали.
Замечу, что специфические условия Средней Азии, тем более ее наиболее «теплого» района – пустыни Каракумы, где и работали, вынудили на не менее специфический распорядок дня. Приведу его бегло. Подъем в четыре утра, завтрак и выезд на трассу в полпятого. Час занимала дорога, по дороге мы умывались водой из колодца, находившегося в двадцати километрах от поселка, ибо воду в поселок подавали на один час и не каждый день. Там же, у колодца, наполняли водой двадцатилитровые термосы. Потом – трасса… Работали до 11 – 11.30. Далее жара становилась невыносимой, и мы до 6-7 часов вечера «прохлаждались» в тени ЗИЛа, попивая зеленый чай. Потом до темноты работали и возвращались в гостиницу. Даже привыкли.
Но проверяющий-то не привык!
Утром мы проснулись спозаранку, позавтракали, стараясь не шуметь, и… снова пошли отдыхать, ибо начальство еще спало. Очнувшись часов в девять, да с похмелья, проверяющий захотел, было, умыться, но воды не имелось, и в заветную книжечку записалось еще одно замечание типа: не обеспечен быт бригады. Спорить я не стал. Позавтракав, начальство объявило о немедленном желании ехать на трассу. Вышли, сели в машину. В блокнотик легла еще одна запись.
- Что это вы пишете? – спросил я.
- Время выезда на трассу! Вот, пожалуйста – 9.35! – и он продемонстрировал мне запись.
- Так до трассы еще час ехать!
Проверяющий бдительно посмотрел на меня. Но я был серьезен.
- Рабочий день восемь часов и не меньше! – сказал он. Я согласился. Потом мы поехали. А солнце-то припекало! Пока доехали до места работ, жара приблизилась к максимуму. Главное – не пить! Это знали, и очень даже хорошо, мы, но наш «гость» об этом не догадывался! Пока подключали генератор, он пил. Работа в песках вещь тяжкая. Идешь навьюченный прибором и через каждую сажень делаешь замер. Результат сообщаешь тому, кто идет с записью, а идущий с саженью сообщает ее номер. И так километр за километром, пока слышен сигнал генератора. А в песках сигнала хватало километров на пять. Норма же, установленная нами самим себе – не менее пятнадцати километров, желательно даже больше. При такой норме план выполнялся дней за пятнадцать – двадцать, и оставалось время поездить по магазинам, развлечься походом в кино или на почту – звонить близким.
Проверяющий пошел с записью. Это было неудачным решением. Темп задает тот, кто идет с прибором. Мы привыкли щадить друг друга, но начальство я щадить не стал и рванул вперед в хорошем темпе. По пескам ходить трудно – ноги вязнут, а ходить быстро – еще трудней. Тут нужна привычка, которой у «гостя» не было. К тому же трудное похмелье, к тому же литры выпитой воды. Солнышко воду-то выгоняет из организма мгновенно! А от этого человек слабеет. Чем больше пьешь, тем хуже. А он все пил и пил из прихваченной фляжки. И слабел. Потом вода там закончилась. Мне, на мгновение, даже стало его жалко. Но, ради будущего, стоило быть злым. Через час-полтора, он запросил пощады. Ворча, что план-то горит, проводили его к машине. Проверяющий рухнул в тень, обняв канистру с водой.
- А когда обед? – спросил он с надеждой.
- А мы без обеда!
Он-то надеялся, что мы ездим куда-то обедать, что можно передохнуть под кондиционером столовки… Жажда, всепоглощающая жажда, при полной канистре воды, иссушала его. Страшней этой жажды, наверное, ничего и нет. Каждый из нас когда-то испытал это на себе…
- Может, закончим на сегодня? – с надеждой спросил проверяющий.
- Что вы, мы только начали!
- В другой раз наверстаете! – уже просил он.
- А вы запишете в блокнотик, что мы работаем не полный рабочий день?
- Ей Богу, не запишу!
- Ну, да, так вам и поверили!
- Клянусь! Я о вас только хорошее напишу!
- Пишите!
- Прямо сейчас?
- Да!
Надо сказать, что все результаты проверок исполнялись в двух экземплярах. Один проверяющему, другой – жертве. И подписывались, соответственно. Так что, написать одно заключение, а потом его изменить невозможно. Я это понимал. Он тоже. Но заключение написал. Самое комплиментарное. И мы поехали домой. Дома отпоили его чалом – верблюжьей сывороткой. Но до конца прийти в себя он не смог.
- Завтра опять на трассу?
- Да, конечно!
- А выходной?...
- Через неделю!
- И вы каждый день так?
- А как же?
- Слушай, отвези меня обратно!
- Вы уже все проверили?
- Да, и написал же!
- Хорошо!
И я отвез его в Ташауз на поезд.
Уж не знаю, что он там, в Москве, о нас рассказал, но больше проверок не было. Вообще!

(С) Александр Бирштейн

После звонка, почти сразу, словно ждала, двери открыла старуха лет восьмидесяти.
— Здравствуйте.
— Здравствуйте, молодой человек.
— Вы так смело двери открываете, даже «кто там» не спрашиваете, не боитесь? Сейчас всякие люди бывают, — парень притворно улыбнулся, пытаясь казаться милым.
— Нет, мой хороший, я своё давно отбоялась. Стара уже в «ой, боюсь, боюсь» играть. В пору самой людей пугать, — искренне усмехнулась старуха. — Вы заходите. Из собеса или ещё откуда пожаловали?
— Я, бабушка, из компании, где делают приборы, с помощью которых вода из крана родниковой становится. Чистой и свежей, как в стародавние времена, когда химии не было и можно было пить водичку прямо из речки.
— Ух, ты! — удивлённо приподняла брови бабка, — вроде водяного ты, значит. Речную воду чистишь. Дело хорошее. Проходи.
Паренёк аккуратно вытер ноги о половичок у двери.
— Я и есть водяной, — пошутил он.
Бабуся только улыбнулась в ответ.
— Можно мне не разуваться? — вежливо спросил молодой человек, войдя в квартиру.
— Конечно, ты не смущайся, дочка потом пол вымоет, она у меня молодая, не то что я, старая карга.
— Ну, что вы, вы ещё хоть куда, такая крепкая, даже румянец на щеках, — заискивающе произнёс паренёк, — а где у вас кухня? Хочу показать товар лицом, так сказать.
— Льстишь, что ж, приятно. Я давно уже своего отражения в зеркале не видела, будем считать, что тебе поверила. Пойдём, кухню покажу.
Молодой человек последовал за старухой.
— А почему отражения — то не видите? Вы, как вампир что ли? — усмехнувшись, спросил он.
— Нет, что ты. Какой там вампир. Дочка зеркала повесила высоко, а я ростом небольшая. Как не подпрыгивай, всё равно даже макушка не отражается.
— А, понятно. Так вот...
Он долго объяснял старухе, как необходима чистая вода, что-то отвинчивал, что-то привинчивал. Показывал, какая плохая вода из крана течёт, и какая становится прозрачная после подключения особого фильтра их новейшей разработки.
Старуха, усевшись на стул, очень внимательно слушала, а потом сказала:
— Куплю я твой фильтр, но сперва, чайку с твоей чистой водой со мной попей. Одна не люблю чаи гонять, не откажи в такой мелочи старухе. Пять минут всего, дольше не задержу. Чай у меня отменный.
Она быстро налила фильтрованную воду в электрический чайник и заварила ароматный чай.
— Семья-то у тебя есть? Жена, дети?
— Нет, холостой я.
— Это хорошо, рано тебе пока детей заводить. Как чаёк?
— Правда, очень вкусный чай. Вы где такой покупаете. Я бы тоже прикупил.
— А я не покупаю, мне феи на день рождения каждый год дарят.
Паренёк, оценив шутку, засмеялся.
— А ты мне лучше вот что скажи, паренёк, в чём хитрость твоя? Зачем по квартирам ходишь? Ведь не ради чистой воды и здоровья жителей?
— Конечно, нет. Я покупаю фильтры дешёвые в магазине, а продаю в двадцать раз дороже, неужели вы сразу не поняли? Иногда кое-что в водичку добавляю, пробовать даю, а там, если всё удачно получится, так намного больше выручка выйдет, ну, вы понимаете...— ответил парень. «
«Почему я это говорю?» — тут же подумал он.
— Потому, что чай у меня волшебный. Я же говорила, что феи этот сбор делают. Кто его пьёт, тот обманывать не может, — ответила старуха. — За подлости твои накажу. Ты себя водяным назвал, только нашего водяного я давно лично знаю. Хотел сделать вид, что чистишь воду, так будешь это делать на самом деле. А то тяжело нашему водяному в последнее время, работы полно. Десять лет в нашей речке его помощником отработаешь, тогда, если не проштрафишься, обратно человеком сделаю. Жены у тебя нет, дети по папе плакать тоже не будут.
Не успел продавец фильтров охнуть, как начал превращаться в небольшое облачко, которое благополучно потом пролилось дождём в медный таз, подставленный бабкой.
— Ну, вот. С новым местом работы тебя. Захотел быть водяным, пожалуйста. Мечты сбываются. Прямо, как у того чудака, что электорсчётчик поменять приходил. Он теперь электричеством заведует, молнии во время грозы к громоотводам направляет, чтобы ущерба поменьше приносили. Стихия Воздуха он теперь, значится, а ты – Воды. В грозу обязательно познакомитесь.
Бабуся усмехнулась.
Она аккуратно вылила воду из таза в раковину.
— Почему не отражаетесь, почему не отражаетесь... — Передразнила она незваного гостя, подражая его голосу. — Старая очень, потому лет триста уже как не отражаюсь, вот дочка и повесила зеркала повыше, чтобы людей напрасно не пугать.
© Лана Лэнц

«Она была суровой, совсем не ласковой с виду. Не гламурной. Не приторно любезной. У неё не было на это времени. Да и желания не было. И происхождение подкачало. Простой она была.
Всю жизнь, сколько помню, она работала. Много. Очень много. Занималась всем сразу. И прежде всего — нами, оболтусами.
Кормила, как могла. Не трюфелями, не лангустами, не пармезаном с моцареллой. Кормила простым сыром, простой колбасой, завёрнутой в грубую серую обёрточную бумагу.
Учила. Совала под нос книги, запихивала в кружки и спортивные секции, водила в кино на детские утренники по 10 копеек за билет.
В кукольные театры, в ТЮЗ. Позже — в драму, оперу и балет.
Учила думать. Учила делать выводы. Сомневаться и добиваться. И мы старались, как умели. И капризничали. И воротили носы.
И взрослели, умнели, мудрели, получали степени, ордена и звания. И ничего не понимали. Хотя думали, что понимаем всё.
А она снова и снова отправляла нас в институты и университеты. В НИИ. На заводы и на стадионы. В колхозы. В стройотряды. На далёкие стройки. В космос. Она всё время куда-то нацеливала нас. Даже против нашей воли. Брала за руку и вела. Тихонько подталкивала сзади. Потом махала рукой и уходила дальше, наблюдая за нами со стороны. Издалека.
Она не была благодушно-показной и нарочито щедрой. Она была экономной. Бережливой. Не баловала бесконечным разнообразием заморских благ. Предпочитала своё, домашнее. Но иногда вдруг нечаянно дарила американские фильмы, французские духи, немецкие ботинки или финские куртки. Нечасто и немного. Зато все они были отменного качества — и кинокартины, и одежда, и косметика, и детские игрушки. Как и положено быть подаркам, сделанным близкими людьми
Мы дрались за ними в очереди. Шумно и совсем по-детски восхищались. А она вздыхала. Молча. Она не могла дать больше. И потому молчала. И снова работала. Строила. Возводила. Запускала. Изобретала. И кормила. И учила.
Нам не хватало. И мы роптали. Избалованные дети, ещё не знающие горя. Мы ворчали, мы жаловались. Мы были недовольны. Нам было мало.
И однажды мы возмутились. Громко. Всерьёз.
Она не удивилась. Она всё понимала. И потому ничего не сказала. Тяжело вздохнула и ушла. Совсем. Навсегда.
Она не обиделась. За свою долгую трудную жизнь она ко всему привыкла.
Она не была идеальной и сама это понимала. Она была живой и потому ошибалась. Иногда серьёзно. Но чаще трагически. В нашу пользу. Она просто слишком любила нас. Хотя и старалась особенно это не показывать. Она слишком хорошо думала о нас. Лучше, чем мы были на самом деле. И берегла нас, как могла. От всего дурного. Мы думали, что мы выросли давно. Мы были уверены что вполне проживём без её заботы и без её присмотра.
Мы были уверены в этом. Мы ошибались. А она — нет.
Она оказалась права и на этот раз. Как и почти всегда. Но, выслушав наши упрёки, спорить не стала.
И ушла. Не выстрелив. Не пролив крови. Не хлопнув дверью. Не оскорбив нас на прощанье. Ушла, оставив нас жить так, как мы хотели тогда.
Вот так и живём с тех пор.
Зато теперь мы знаем всё. И что такое изобилие. И что такое горе. Вдоволь.
Счастливы мы?
Не знаю.
Но точно знаю, какие слова многие из нас так и не сказали ей тогда.
Мы заплатили сполна за своё подростковое нахальство. Теперь мы поняли всё, чего никак не могли осознать незрелым умом в те годы нашего безмятежного избалованного детства.
Спасибо тебе! Не поминай нас плохо. И прости. За всё!
Советская Родина».

М.Жванецкий.

немного о грустном....

"Особый случай"
Жили-были, варили кашу, закрывали на зиму банки.
Как и все, становились старше. На балконе хранили санки,
под кроватью коробки с пылью и звездой с новогодней ёлки.
В общем, в принципе - не тужили. С расстановочкой жили, с толком.
Берегли на особый случай платье бархатное с разрезом,
два флакона духов от гуччи, фетра красного пол-отреза,
шесть красивых хрустальных рюмок и бутылку китайской водки.
А в одной из спортивных сумок надувную хранили лодку.
Время шло, выцветало платье, потихоньку желтели рюмки,
и в коробочке под кроватью угасала звезда от скуки.
Фетр моль потихоньку ела,
лодка сохла и рассыпалась.
И змея, заскучав без дела,
в водке медленно растворялась.
Санки ржавились и рыжели. Испарялся закрытый гуччи.
Жили, были, и постарели, и всё ждали особый случай.
Он пришёл, как всегда, внезапно.
Мыла окна, и поскользнулась.
В тот же день, он упал с инфарктом.
В этот дом они не вернулись.
Две хрустальные рюмки с водкой,
сверху хлеб, по квартире ветер.
Полным ходом идёт уборка,
убираются в доме дети.
На помойку уходят санки,
сумка с лодкой, дырявый фетр.
Платьем, вывернув наизнанку,
протирают за метром метр
подкроватные толщи пыли.
В куче с хламом - духи от гуччи.
Вот для этого жили-были.
Вот такой вот "особый случай".

В продолжение предыдущего поста

ОБ ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОМ И НРАВСТВЕННОМ МУЖЕСТВЕ.

У меня есть один старый знакомый. Старый в обоих смыслах – мы с ним очень давно знакомы, более полувека. И – он старше меня лет на пять-семь. Надо сказать, что «в те годы дальние, глухие» он был активным демократом и даже отчасти диссидентом, он переснимал подпольные книги и брошюры, участвовал в разных студенческих кружках, где мы с ним и познакомились. Он давал мне читать всякий «самиздат» и даже «тамиздат», объяснял многое про политику с самой демократической точки зрения.
Прошло двадцать с чем-то лет.
Перестройку и ельцинско-гайдаровские реформы он встретил радостно: сколько свободы, сколько нового, прежде запретного, чтения! Сколько прежде недоступных фильмов и спектаклей! Можно даже съездить за границу, подкопив денег! Можно купить в магазине, что хочешь! Правда, дорого. Ну и пусть. Зато без очереди.
Прошло еще двадцать пять примерно лет.
Он сделал весьма скромную карьеру. Сейчас на пенсии. Несколько месяцев назад мы встретились, поговорили. В числе прочего он рассказал, что ходил голосовать за поправки к Конституции. Сказал, что теперь он поддерживает власть и от души желает президенту править еще много лет, безо всяких «транзитов».
***
Объяснил он это очень просто:
- Мне уже чуточку ближе к 80, чем к 70. Я стар, нездоров, одышка, сердце болит, суставы ни к черту. Я живу на 10-м этаже. Если, боже упаси, случится революция или просто резкая смена власти с перетряской всего руководства, да плюс к тому пойдет борьба с коррупцией – в итоге просто перестанет работать лифт. Я просто погибну. Физически не смогу выйти из дому. То есть выйти-то смогу, а обратно уже – тю-тю. А если не будет воды? Откуда я ее натаскаю? Где этот колодец? И как мне поднять ведро на 10-й этаж? У меня рядом поликлиника, меня все врачи знают. У меня льготные рецепты. А если случится переворот, то все это накроется. И пенсию не будут платить. Или платить-то будут, а инфляция прыгнет так, что моей пенсии хватит на три дня.
- Короче, «дайте дожить»? – спросил я.
- Короче, да, – сказал он. И добавил: – Но ты же помнишь, как я был счастлив в перестройку и в девяностые? А я ведь сильно потерял в деньгах и в должности. Но я был еще молод. Мне было пятьдесят с небольшим. Я был полон сил, задора, радости перемен. Я думал: «ничего, ничего, справимся!» Но вот прошло много лет. Так что теперь именно так: «дайте дожить».
***
В его признании я увидел интеллектуальное и моральное мужество. Ему хватило ума понять, отчего это он так поправел. Не потому, что «Россия встала с колен», «нас теперь уважают во всем мире», и все такое прочее. Все проще – «дайте дожить».
И ему хватило нравственной силы признать это.
***
И теперь, когда мои ровесники, или чуть помладше, или немного постарше – вдруг начинают витиевато апеллировать к геополитике, к памяти о 1990-х, к особой ценности стабильного лидера для нашей России – мне хочется воскликнуть:
- Ах, дорогие мои старики! Ну скажите же прямо и честно: «дайте дожить».

Денис Драгунский

"Особый случай", автор.
Мальвина Матрасова: «Выложишь текст в «Твиттер» — ​и через пять секунд тебе ответят из Австралии»
https://portal-kultura.ru/articles/country/291430-/

Сходила я давеча на родительское собрание. Трали-вали-гусельки, Вася то, Дуся это.... а вот Егор — единственный, к кому у меня нет претензий по русскому и чтению. Весь класс дружно на меня оборачивается. Я краснею, кокетливо прикрываюсь пузом и сползаю под парту. Какое-то первобытное желание оправдываться — мол, да, ну вот такой он у меня уродился, читать любит, все люди, как люди, а мой вот.....
После собрания родители оперативно берут меня в клещи, зажимают в угол и вопрошают дословно следующее:
— А КАК ВЫ ЕГО ЗАСТАВИЛИ ЛЮБИТЬ ЧИТАТЬ?
И вот тут я понимаю, что это кирдык. Потому что вот стоит кучка тетенек под и за 40 и чуть не с блокнотами в руках ждут от меня, малолетки, подробный мастер-класс на тему "Как я заставила своего сына любить книги", заранее готовясь ужасаться драконовским методам. Ибо нормальные они все перепробовали и ни фига не вышло. И я начинаю им на полном серьёзе пытаться объяснить, что нельзя человека ЗАСТАВИТЬ любить. Не важно что. А они — не понимают. Ведь мой сын любит читать? Значит, у меня получилось его заставить?! Диалог получился феерический:
— Ну, при нём постоянно все читают. И я, и муж, и бабушки.... Он это видит и читает сам. Полный дом книг...
— У нас тоже полный дом, папа мой ещё библиотеку собирал, книжки дефицитные тогда были. Три шкафа книг, даже страницы не расклеены - бери, читай. И мы всё время покупаем - и журналы, и детективы... А он всё перед телевизором сидит!
— А у нас нет телевизора...
— ?!
— Совсем. Мы не смотрим. Мы читаем.
Так смотрели первобытные люди на шамана, только что мановением руки остановившего пещерного медведя. Вот он, материнский подвиг! Отказаться от телевизора во имя того, чтоб ребёнок читал! Пойти на такие ужасные лишения!!!
— А что вы вечером делаете?
— Разговариваем, например...
— О чём? Мы вот обсуждаем, что по телевизору видели!
— А мы — у кого что за день произошло. Прочитанные книги. Ещё со зверинцем своим возимся, я вышиваю....
— БЕЗ ФОНА?!
— Нет, почему — музыку включаю, на компьютере.
— А новости?
— Интернет, радио. Да и не особо я интересуюсь новостями-то. Самое важное по радио скажут, а подробности личной жизни звёзд мне неинтересны.
— Ну, как же... не знать, что в мире происходит...
Смотрят уже не как на небожителя - как на опасного психа.
— А как ребёнок без мультиков?
— С диска, на компьютере.
— А многосерийные? Наш вон про человека-паука смотрел, щас про роботов каких-то...
— А зачем они ему? Он книжки читает, они интереснее.
— Ну, не знаю... Как могут быть КНИЖКИ мальчику интереснее роботов?!
Как-как... каком кверху, блин!
— А к компьютеру его не пускаете?
— Зачем, у него свой есть.
— И не разрешаете целый день играть?
— Он сам не хочет, ему не интересно.
— Почему?
— Книга интереснее.
— Книга не может быть интереснее! Это же ребёнок!!!
Вот, я уже мать-ехидна.
— А что он сейчас у вас читает?
— Кассиля.
— Кого?!
— (почти жалобно) Кассиля. Льва... (ну не может быть такого!!! ну, подумаешь, не расслышали, бывает...)
— ЭТО ВРОДЕ ОЧЕРЕДНОГО ГАРРИ ПОТТЕРА?
— ?!
— Ну, там, Лев Касель и Какая-нибудь Комната....
ААААААААААААА, мать вашу!!!! Из 8 человек ни один не знал, кто такой Лев Кассиль!!! НИ ОДИН!!!!!!! Я смогла только жалобно проблеять что-то вроде: да-да, только времён Октябрьской Революции....
(Фан-фик — Гарри Поттер И Великая Октябрьская Революция. Вольдеморт на броневике захватывает телеграф. Дамблдор, обмотанный пулемётной лентой. Снейп с усами на лихом гиппогрифе. Гермиона с пулемётом и в красной косынке. Хагрид в кожаной тужурке и с верным маузером переплавленным из Царь-Пушки. Бандитский атаман Люциус Малфой-Таврический в папахе и тельнике. Аааа, пристрелите меня!!!!).
— И всё-таки - КАК ВЫ ЗАСТАВИЛИ СЫНА ЛЮБИТЬ ЧИТАТЬ?!
— Ну... вот вы любите читать?
— А МНЕ УЖЕ НЕ НАДО! Я УЖЕ ШКОЛУ ЗАКОНЧИЛА, СВОЁ ОТЧИТАЛА!!!
На том и разошлись. Они — домой, к телевизору, как все нормальные люди. Я — домой, к сыну, мужу и зверям. В каменный век, где нет телевизора и есть книги. С расклеенными страницами, а не в качестве престижной дефицитной вещи.
Пойду, что ли, почитаю....
©️ Анна Разумовская