Это Надьку не отрезвило.
Оставшись без работы, она от нечего делать занялась собственным подъездом. Объявление повесила, что надо домофон поменять, и еще всякие вопросы обсудить, и давайте, значит, во вторник вечером все соберемся на площадке между третьим и четвертым этажами.
Мало того, не поленилась, еще всем в дверь позвонила и напомнила. Надьке отказать трудно, потому что она хуже чем красивая, она обаятельная, и домофон действительно надо менять, он работает через раз.
Первыми во вторник собрались мы с Надькой и Серафима Ильинична из пятьдесят шестой квартиры. Потом подтянулись остальные. Они не то чтобы сознательно пришли. Просто Серафима Ильинична тридцатого года рождения, и слышит уже неважно. Надька стала ей старательно объяснять про домофон, а голос у нее очень звонкий, тут все и сбежались. Если бы меня там не было изначально, я бы тоже решил, что пожар.
Надька, говорю, ты не с того начинаешь, давай первым делом скинемся Серафиме на новый слуховой аппарат, потом уже можно будет ее привлекать к следующим проектам.
Скинуться не удалось ни на что, потому что начался, как обычно, базар сразу обо всем – кто про домофон, кто про шлагбаум на въезде во двор, кто про то, что старший по дому ворует - дело и кончилось ничем.
Но домофон в итоге поменяли. Серега с седьмого этажа сказал, что он заплатит свои, поскольку он Надькин должник. Все согласились, конечно, что это справедливо.
Наташа, Серегина жена, с Надькой дружит, и когда футбол, и телевизор занят, она ходит к ней сериалы смотреть, немножко бухать и плакать.
В прошлом мае Наташа прибегает к Надьке в панике, достает из лифчика какие-то бумажки, пусть, говорит, у тебя полежат пока, у нас обыск. Чего ищут, поинтересовалась Надька.
Неучтенный нал.
Надька погуглила, что такое неучтенный нал, и через десять минут позвонила в дверь Серегиной квартиры. Я, сообщила она ментам, заяву принесла. На кого? На нее, отвечает Надька и показывает на Наташу. Найдете три лимона, тащите мне, это мои, она в долг взяла и не отдает, ****.
Вот теперь доброе дело Надьке вернулось, и нам всем тоже.
Успех с домофоном ее окрылил, тем более что работу Надька найти никак не может, то есть, времени свободного у нее навалом.
На следующем этапе она решила построить пандус. Стариков в подъезде много, дом-то сталинский, плюс две матери с колясками, и Вера, Серафимы Ильиничны внучка, на сносях. Пандус нужен.
Но тут дело пошло не так легко. Надька отправилась в управляющую компанию, те говорят – да-да-да, конечно, что за разговор, поставим пандус, он у нас даже запланирован. На когда? На третий квартал будущего года.
Надька пришла советоваться, как ускорить процесс. Юбку, говорит, может, покороче надеть, там начальник армянин, у меня есть такая, знаешь, зеленая. Знаю, говорю, но ксенофобские свои предрассудки оставь, и ты не могла бы потише орать, жена же дома, она может решить, что я под эту твою юбку заглядывал.
Твоей репутации уже ничто не угрожает – это жена с кухни говорит, докричалась все-таки Надька – а ты, Надька, иди сюда, я тебя научу, как жалобу писать на сайте мэрии.
Жалобу она ее писать научила, и через три дня появились в подъезде работяги, начали пандус мастерить. Надька их попросила, чтобы они его слева поставили, где перила, старикам же надо за что-то держаться, а работяги ни в какую, потому что у них проект, и в нем нарисовано – справа. Они долго препирались, потом Надьке надоело, и она включила свою сирену. Появился старший, зовут Бахром. Надька объяснила, в чем коллизия, и вдруг без малейшего сопротивления Бахром этот капитулировал: конечно, говорит, не вопрос, сделаем слева, тут отрежем, там подогнем, и сделаем.
Надька поразилась такой легкой победе. И от растерянности и благодарности завела с Бахромом светскую беседу. Что это, спрашивает, у вас, не как у людей – бригада русская, а старший таджик? Мне, объяснил Бахром, начальство доверяет, потому что я единственный тут непьющий. Религия, догадалась Надька, не позволяет? Да нет, причем тут, просто у меня белая горячка была, и я немного опасаюсь теперь.
Бахром оказался человек слова, пандус слева поставили.
Но через два месяца пришла настоящая беда откуда не ждали - капитальный ремонт начался во всем доме, и без Бахрома это дело, конечно, кончилось бы плохо. Хорошо, что у Надьки его телефон сохранился.
Потому что это без слез было наблюдать невозможно.
Сначала пришли и разворотили стены в подъезде, провода все наружу торчат – это они, значит, обозначили начало работ, как собака территорию метит. И исчезли на месяц. Потом, когда потеплело, подвесили люльки, начали фасад обдирать. А там, хоть и пятидесятилетней давности, но лепнина все-таки, обидно же. Дальше – больше, дошло дело до стояков. Вы, говорят, должны обеспечить нам доступ к ним, тогда мы стояки заменим. То есть, люди своими руками должны плитку снести, а потом точно так же заново положить, когда эти закончат со стояками своими. Жизни, короче, не стало, еще и домофон новый сломали.
И главное – на них ничего не действует. Надька с Наташей орут на них, мы с женой пытаемся увещевать, Серега, любитель простых решений, обещает тросы перерезать, на которых люльки висят – все без толку. Либо действительно по-русски не понимают, либо вид делают.
Тут Надька и вспомнила про Бахрома. Тот пришел на следующий день после того, как она ему позвонила, и они начали вместе осматривать место происшествия. Надька пыталась обратить внимание на вот это все – провода торчат, рамы кривые, про стояки стала рассказывать. Бахром сказал – не надо, вижу, мы сами так работаем, когда не стыдно.
Потом, как рассказала Надька, он собрал во дворе бригаду и произнес речь. О чем она, понять, естественно, было нельзя, поскольку Бахром выступал на родном языке, но концовка оказалась доступной: «… перед русскими стыдно, блядь», сказал Бахром.
Один раз пришел, обратился к коллективу, потом стал каждый день заходить, проверять. А он для них авторитет – они все пацаны, и в Москве без году неделя, только вчера из аулов. А Бахрому уже под тридцать, и он здесь карьеру сделал, старшим стал в бригаде, белую горячку победил и по-русски хорошо говорит, в отличие от этих.
Поэтому провода убрали в короба, как положено, домофон восстановили, подметать за собой стали после рабочего дня.
Ну и в результате возвращаюсь домой как-то поздно совсем, и вижу – у Надькиной двери на первом этаже спит Бахром полулежа. Он глаза открыл, я спрашиваю – что такое? Поздно, говорит, закончили на объекте, а день такой, вообще неудачный, менты поймали без регистрации, все деньги отобрали, и продержали до двенадцати, поэтому пока добрался… Надежда, наверное, уже спит, будить не стал.
Ясно.
В дверь позвонил, она открыла сразу, я говорю – второй ключ вообще-то полезно в доме иметь, чтобы люди на полу не валялись в подъезде.
Она отвечает – я сама тут сплю в коридоре, потому что извелась вся, третий же час ночи, а его все нет, я уже невесть что воображать начала.
Отлично, говорю, можете теперь продолжать спать поблизости, только подъезд не загромождайте. И сделай ты ему уже регистрацию, я же не каждый день так удачно возвращаюсь.
Не то что раньше, отвечает Надька, у которой, говорю же, язык без костей, и вообще, если бы я была твоей женой, то я бы…
Я уже собрался ей ответить на такую наглую неблагодарность, хорошо Бахром вмешался, очень, сказал, есть хочется, Надька на кухню побежала.
Вот у нее такой характер – когда другим что-то надо, она еще способна сосредоточиться, но если что-то для себя – а, потом. Вот с этим «а, потом…» Надька и прощелкала все сроки, и когда Бахрома во второй раз без регистрации приняли, отправился он прямиком в спецприемник в Печатниках ждать депортации.
Я с псом выхожу из подъезда, смотрю, они стоят, как на похоронах – Надька, на ней вообще лица нет, Наташа, Серафима Ильинична, еще две тетки из соседнего подъезда, я их никак запомнить по именам не могу. Что, спрашиваю, случилось – Стас Михайлов помер, или «Ашан» закрыли?
Они мне рассказывают про Бахрома, который попался без регистрации.
Вот же, коза ты, говорю, безалаберная, ведь предупреждали же тебя. Ладно, стой здесь, никуда не уходи, жди меня…
…Я всегда утверждал, что все эти солнцевские, коптевские, курганские, и питерские, кстати – все это детское питание в сравнении с настоящей мафией. Если есть в стране люди, сплоченные одной идеей и готовые ради нее на все – то это собачники. Некоторые считают, что их объединяет любовь к животным, а я полагаю - что ненависть к людям, но это, в конце концов, не важно, главное – солидарность…
Мы с псом гуляем по часам, в строго назначенное время. Потому что нас ждет Вайти. Она эрдельтерьер, и **** редкостная, во всех смыслах этого слова. Единственное живое существо, которое она любит, помимо хозяев, это мой пес, но зато это настоящее чувство, беззаветное. Тот, скажем прямо, тоже не образец общественного поведения – он считает, что если выйти из дому и не подраться со всеми встречными и поперечными, то в общем, можно и не выходить. Единственный, кроме драки, стимул к прогулке – встреча с Вайти, к которой он испытывает встречное сильное чувство.
Приходим на бульвар, собаки бросаются друг к другу, образуют клубок и укатываются за горизонт.
Петр Васильевич, говорю хозяину Вайти, есть дело…
А я знаю, кому говорю. Когда люди два, как минимум, часа в день проводят вместе, надо же о чем-то беседовать, пока собаки собирают блох по кустам.
Кто чем кормит, как чешет, и какой ошейник от клещей лучше – когда мы с Петром Васильевичем исчерпали эти темы, перешли, естественно, к отечественному начальству, люди-то интеллигентные.
Сборище, говорю, идиотов.
Ничего подобного, вдруг веско говорит Петр Васильевич. Как психиатр и доктор наук сообщаю вам, что идиотия – это диагноз, тяжкое заболевание, крайняя форма шизофрении, несчастные люди.
А эти, интересуюсь, тогда кто такие?
Симулянты, уверенно ответил Петр Васильевич.
После того, как взаимное доверие установилось, я спросил, где Петр Васильевич работает. В госпитале МВД, оказалось, отделением заведует. Я не забыл.
Ну вот, жалуюсь я, раз в жизни наблюдаешь картину счастливой любви, потом, как всегда, появляется государство это сраное, лезет сапогами в душу, и всему конец, и Бахром сейчас поедет к себе в Таджикистан без права возвращения лет на пять, а Надька здесь останется, а она очень хорошая, и от этого несчастная, я бы вообще… если бы не…
За собаками последи, сказал Петр Васильевич, пока я звоню. Очень, говорит, все вовремя, у нас как раз один тут аттестацию проходит, он раньше в ФМС служил. Сейчас мы его озадачим, и он отзовется, будь уверен, а то ведь психологическая экспертиза – дело такое, многогранное, можно в заключении написать «психологически устойчив», а можно и другую формулировку подыскать, и до свидания тогда, очередные звездочки.
Телефон достал, в сторону отошел. Минут через десять возвращается. Нормально, говорит, все. Очень они там, в Печатниках извинялись, что не могут сами ему регистрацию сделать, это только в районном отделении оформляют. Вечером, как обычно, в семь выходим?
Не знаю уж, кому там Петр Васильевич звонил, но явно этот человек что-то такое про свою стрессоустойчивость знал, и комиссии с участием Петра Васильевича побаивался всерьез. Бахрома через пару часов аж на казенной машине к нашему подъезду доставили.
Надька отрыдалась, заново накрасилась и поскакала со всеми бумажками в районное отделение регистрацию оформлять. Звонит - я тебя умоляю, говорит, пока меня не будет, посиди с ним, ну мало ли, ну вдруг что-то случится, ну, пожалуйста, чтоб у меня сердце на месте было, там бутылка коньяка в серванте, найдешь.
Погуляй, говорю жене, вечером с псом, пока я Бахрома охраняю, за него Надька целую бутылку коньяка выставила. Встретишь Петра Васильевича, скажи, что все в порядке, любящие сердца воссоединились и низко ему кланяются.
Не напивайтесь, говорит, там. Я мясо по-бургундски приготовила, вина купила, и у меня на тебя на вечер планы. А то ты молодец такой, и как-то это всё…
Не будем, говорю. Тем более, что вот Бахром не пьет, и я, глядя на него, подумал, что, может, тоже стоит попробовать.
(С) Михаил Шевелев
915поблагодарили
